Столыпинские иллюзии. ЧАСТЬ-1.
Самый больной русский вопрос
( Collapse )
By logging in to LiveJournal using a third-party service you accept LiveJournal's User agreement
А поскольку термин «двухмасштабная система цен» понимается столь расширительно, то элементами этой «системы» оказываются и плановые задания предприятиям по снижению себестоимости, и регулярные снижения цен, да и вообще все элементы сталинской модели экономики. Поэтому ярлык «двухмасштабной системы» иногда оказывается прикрепленным к этим элементам, важным самим по себе, но не имеющим прямого отношения к механизму взимания налога с оборота.
Преувеличение значения «двухмасштабной системы цен» и связанное с ним расширение значения термина происходят из-за некоторых теоретических ошибок:
Прежде, чем анализировать эти ошибки я предлагаю взглянуть на механику работы «двухмасштабной системы цен» в узком смысле, механику, которую Т.Хабарова, кстати сказать, описывает достаточно адекватно.
***
Речь пойдет о стоимости, создаваемой человеческим трудом и воплощаемой в продуктах этого труда. В денежной форме эта стоимость выражается в цене продукта (на которой также сказываются текущие уровни спроса и предложения). После продажи продукта часть этой стоимости присваивается работниками (в виде зарплаты), часть - предприятием или капиталистом (в виде прибыли), часть - государством (например, в виде налогов с прибыли).
На любом рынке, хоть капиталистическом, хоть социалистическом, цена есть сумма себестоимости и прибыли:
Ц = С + П
Себестоимость С – это затраты производителя (предприятия или капиталиста) на производство данного продукта.
И при капитализме, и при «рыночном социализме» прибыль делится на две части:
Ц = С + П1 + П2
П2 забирает себе государство в виде налога, а П1 остается у производителя (капиталиста или предприятия) и направляет производство ДАЖЕ ЕСЛИ СОСТАВЛЯЕТ ВСЕГО 1% ВСЕЙ ПРИБЫЛИ: предприятия-производители решают какие товары, в каких количествах и как производить для того, чтобы максимизировать прибыль, будь то за счет более производительного труда или использования рыночной конъюнктуры. То есть производство регулируется законом стоимости.
В этой модели государство не управляет производством, а просто забирает налог. В случае «рыночного социализма» государство, будучи собственником средств производства, имеет возможность взимать большой налог и расходовать его в интересах трудящихся и всего народа. Принцип распределения по труду при этом соблюдается, в большей мере среди работников отдельного предприятия, в меньшей - между работниками разных предприятий, а именно - в той мере, в какой оплата труда поставлена в зависимость от индивидуальных трудовых усилий работников, а не от коммерческих результатов работы предприятия.
Однако, в той степени, в какой предприятия свободны в выборе вида своей продукции (а степень этой свободы была разной в различных реализациях «рыночного социализма»), предприятия-производители остаются разрозненными (т.е. сохраняется «анархия производства»); в этой же степени закон стоимости регулирует производство.
В плановой экономике сталинского СССР закон стоимости не являлся регулятором производства (кроме колхозного сектора), не коммерческая выгода, а государственный план определял какой и сколько продукции производить. То есть планировался выпуск продукции преимущественно в НАТУРАЛЬНОМ, а не денежном выражении. Но труд, овеществленный в продуктах, учитывался (будучи выраженным в денежных единицах). Делалось это приблизительно так:
1. Вычислялась себестоимость (в случае нового изделия использовались научно обоснованные нормы, опыт выпуска похожей продукции и т.д.). В себестоимость включались:
- затраченный (и полностью возмещаемый после продажи продукта) «овеществленный труд», т.е.: сырьё и основные материалы, покупные комплектующие изделия и полуфабрикаты, вспомогательные материалы, топливо и энергия, амортизация основных производственных фондов
- и затраченный «живой труд» (та его часть, которая возмещалась работникам):
заработная плата, отчисления на социальное страхование.
2. Устанавливалась цена на продукцию. Важно заметить, что после утверждения этой цены в плановых органах, она была фиксирована. Поэтому за счет снижения себестоимости предприятие могло иметь прибыль, превышающую плановую (вошедшую в расчет), а при плохой работе - меньшую, чем плановая. Это был ХОЗРАСЧЕТ (задолго до "косыгинского").
Рассчитывалась цена по-разному для средств производства и предметов потребления.
2.1 Для средств производства:
Ц = С + П1
В Советском Союзе исторически сложилась практика, при которой свою долю вновь созданной при производстве средств производства стоимости (П2) государство, как правило (были и исключения), не забирало. Государство брало свое позже, когда данная продукция (какое-то средство производства) была использована при производстве предметов потребления, ее стоимость через амортизационные отчисления была перенесена на эти предметы потребления, которые затем были проданы населению. Эта практика была чисто техническим, бухгалтерским удобством, без которого можно было и обойтись, как и обходятся капитализм и «рыночный социализм», но так уж повелось в СССР (с 1930 г., если не ошибаюсь). Кстати сказать, эта практика имела место не только в сталинские времена, но и после экономической реформы середины 60-х годов.
Как и в случаях «рыночного социализма» и капитализма, свою долю прибыли П1 предприятие получало и использовало для развития производства и социальной сферы и для поощрения работников, что, конечно, делало его заинтересованным в увеличении прибыли. Но увеличить прибыль предприятие могло только за счет снижения себестоимости, потому что цена была фиксированой, а план – преимущественно НАТУРАЛЬНЫМ. Таким образом, натуральные планы не только сами непосредственно отражали потребности общества, но и обеспечивали эффективность производства, заставляли хозяйственников повышать его рентабельность. Если главная цель предприятия – высокая прибыль или даже низкая себестоимость, а не выпуск конкретной продукции («рыночный социализм», СССР после Сталина), то такую цель можно достичь за счет выпуска более выгодной продукции, а не за счет снижения производственных затрат.
СУТЬ СТАЛИНСКОЙ СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИКОЙ, ее отличие от «рыночного социализма» – здесь, в натуральном планировании, а не в том, что государство «не спешило забирать свою долю» прибыли от вновь произведенных средств производства, и не в том, что главным финансовым показателем эффективности поизводства была себестоимость, а не прибыль. Если натуральный план и цены фиксированы, то нет разницы между снижением себестоимости и увеличением прибыли. Все дело в том, имеет ли предприятие возможность выбора более выгодной продукции, т.е. в том, является ли закон стоимости регулятором производства.
2.2 Для предметов потребления:
Ц = С + П1 + П2
Натуральные показатели так же доминировали, с тем же эффектом. Часть прибыли П1 так же шла предприятию (и частично – советской торговле для покрытия ее издержек), а П2 – в госбюджет под исторически сложившимся названием «налог с оборота». Эти деньги использовались для развития экономики, покрытия общегосударственных расходов (таких как содержание армии и управленческого аппарата), а также для формирования «общественных фондов потребления», позволявших образованию и здравоохранению быть бесплатными для населения. Государство могло использовать эти средства и для поднятия зарплаты. Но в сталинские времена предпочитали регулярно снижать цены. Снижения розничных цен имели несколько преимуществ по сравнению с увеличением зарплаты:
- ими компенсировались неточности и «мухлеж» при первоначальном расчете себестоимости;
- стимулировалось дальнейшее снижение себестоимости;
- таким образом долю растущего общественного богатства получали неработающие (дети, старики, инвалиды);
- имелся огромный положительный психологический эффект – материально демонстрировались достижения экономики и связь результатов индивидуального труда с успехами страны. Снижения розничных цен дополняли принцип распределения по труду (воплощенный в сталинской экономике в виде системы глубоко дифференцированной оплаты труда) элементом будующего коммунистического распределения «по потребностям».
ПРИМЕР. Расчет цен некоторого изделия (для определенности - предмета потребления)
1. Зная трудоемкость изделия, тарифные ставки и т.п., вычисляем заработную плату, получаем
ЗП = 40 руб.
В себестоимость войдут другие затраты (сырье, амортизация, ...) - 110 руб
Т.о., себестоимость
С = 40 + 110 = 150 руб
2. Вычисляем ПЛАНОВУЮ прибыль, исходя из себестоимости и нормы рентабельности (которая есть процент прибыли от себестоимости, установленный для данной продукции и данного предприятия). Скажем,
П= 10 руб.
Получаем фабрично-заводскую цену (цену предприятия):
ЦФЗ = С + П = 150 + 10 = 160 руб
ВАЖНО заметить, что после утверждения этой цены в плановых органах, она фиксирована.
3. Налог с оборота устанавливается плановиками как фиксированная надбавка к цене для каждого вида продукции. Скажем,
НО = 30 руб.
ВАЖНО, что величина налога с оборота фиксирована и не зависит от фактической рентабельности производства.
Получаем оптовую цену промышленности:
Ц = ЦФЗ + НО = 160 + 30 = 190руб.
В этой цене содержатся затраты прошлого (овеществленного) труда - 110 руб,
затраты живого труда – ЗП + П + НО = 40 + 10 + 30 = 80 руб.
Из них 40 руб рабочий получил как зарплату.
10 руб - завод на покупку оборудования, ремонт детсада и премии бухгалтерам и техничкам.
30 руб - гос-во на ДнепроГЭС, танки, бюрократов, бесплатные больницы и снижение цен.
Розничная цена будет несколько выше с учетом издержек торгового обращения.
***
Приведенное описание «двухмасштабной системы цен» позволяет оценить ее место в сталинской модели экономики.
Главной чертой, отличающей социалистическую экономику (и сталинскую, и «рыночный» социализм) от капитализма является общественная собственность на средства производства. Общественная собственность на средства производства:
Согласно классикам, переход от капитализма к социализму осуществляется людьми (рабочим классом) сознательно, как раз для установления механизма более справедливого распределения и для устранения возможности возникновения кризисов, присущих неплановой рыночной экономике. Если причина кризисов – в подмене изначальной цели любого производства – удовлетворения человеческих потребностей – суррогатной, промежуточной целью достижения прибыли, то плановое производство есть просто синоним непосредственного учета потребностей в определении направления и темпов производства, другими словами, сознательное управление и планирование должны являться регулятором социалистического производства. В сталинской модели экономики этот принцип выполняется, в модели «рыночного» социализма – нет; поэтому «рыночный социализм» - это социализм неполный, «недоделанный», даже при наличии более или менее совершенной системы распределения по труду на основе общественной собственности на средства производства.
Сталинская модель – это та реализация плановой социалистической экономики, которая известна нам из истории СССР до 1953 года. Эта реализация основывалась, помимо общественной собственности на средства производства, на нескольких системообразующих принципах:
• Удельный вес натуральных показателей был достаточно велик для того, чтобы практически все производство (включая ту его часть, которая планировалась при помощи укрупненных и стоимостных показателей) было подчинено цели достижения этих натуральных показателей. Поэтому натуральное планирование было регулятором производства предприятий, находившихся в общенародной (государственной) собственности.
• В условиях преимущественно натурального планирования и твердых цен на продукцию предприятия были экономически заинтересованы в снижениии ее себестоимости. В том же направлении действовали регулярные снижения оптовых цен и прямые плановые задания по снижению себестоимости.
• Глубоко дифференцированная оплата труда, стимулирующая индивидуальный вклад работников.
• Регулярные снижения розничных цен на основе снижений цен оптовых.
«Двухмасштабную систему цен», т.е. исторически сложившуюся в СССР, но вовсе не обязательную практику формирования части доходов государственного бюджета в форме налога с оборота товаров потребления , я не могу включить в этот список основополагающих принципов.
ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://artyushenkooleg.livejournal.com/629349.html
Взгляд Т.Хабаровой на «двухмасштабную систему цен» как на «сталинскую экономическую модель» основан на следующих ошибочных положениях:
1. Отношения распределения приравниваются по значению к отношениям производственным (из которых основными Маркс считал отношения собственности):
«Сказать об общественном устройстве, что ему присуща такая-то форма собственности,- это значит сказать не более половины того, что должно быть сказано. У формы собственности есть неотторжимый от неё структурный "напарник", единственно в сочетании с которым она и обретает работоспособность. Этот "напарник",- это ФОРМА КОНСОЛИДАЦИИ И РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ЧИСТОГО ДОХОДА от производственной деятельности, т.е. той самой прибавочной стоимости, новой стоимости, из-за которой и горит обычно весь социально-экономический сыр-бор: откуда она берётся и кому должна принадлежать.» (СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИКА КАК СИСТЕМА (СТАЛИНСКАЯ МОДЕЛЬ) Выступление на Молодёжном семинаре по национальной безопасности при Госдуме ФС РФ Москва, 21 мая 1997 г. http://www.cccp-kpss.narod.ru/bpk/IB41-16.htm)
То, что форма распределения оказывается равной по значению общественной собственности на средства производства (или даже более важной, судя по словам «... форма собственности,- это ... не более половины того, что должно быть сказано»!), есть результат методологической ошибки игнорирования определяющей роли производства по отношению к распределению, в прямом противоречии со взглядами Маркса:
«Отношения распределения и способы распределения выступают ... лишь оборотными сторонами факторов производства. ... Структура распределения полностью определяется структурой производства. Распределение само есть продукт производства — не только по содержанию, ибо распределяться могут только результаты производства, но и по форме, ибо определенный способ участия в производстве определяет особую форму распределения, форму, в которой принимают участие в распределении.» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 12, с. 721)
2. Из первой ошибки вытекает вторая: сущностью социализма, как и «всякого нового способа производства», оказывается, наряду с формой собственности, форма товарно-денежных отношений:
«Всякий новый способ производства достигает надлежащей исторической завершённости и приобретает черты целостного экономического организма лишь тогда, когда развились навстречу друг другу и вошли в определённое системное зацепление между собой не только доминирующая форма собственности, и не только то, что принято называть материально- -технической базой, но и соответствующая данному экономическому строю модификация стоимости. Или, что то же самое, форма проявления, на данной ступени развития общества, ТОВАРНО-ДЕНЕЖНЫХ ОТНОШЕНИЙ.» (http://www.cccp-kpss.narod.ru/bpk/IB41-16.htm)
Здесь просто игнорируется вопрос о том, в чем состояло изменение формы товарно-денежных отношений при переходе к социализму. А состояло оно, как объяснил И.В.Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР», в ОГРАНИЧЕНИИ сферы этих отношений. Это Хабаровой, конечно, известно. В одном из своих выступлений она вполне правильно (если забыть о колхозном производстве) говорит: «Социалистическим рынком является только рынок товаров народного потребления. Рынка рабочей силы в социалистическом обществе нет, средства производства тоже перестали быть товарами ...». Но из этих правильных утверждений Хабарова тут же выводит «ряд важных», но неверных «следствий»:
«Из разграничения продукции народного хозяйства на товары и нетовары вытекает ряд важных следствий.
Первое, это то, что стоимость прибавочного продукта, или чистый доход может теперь консолидироваться вообще,- строго говоря,- только в ценах на товары народного потребления. Это получается просто потому, что только они экономически являются товарами и только у них имеется цена в собственном смысле слова, т.е. цена не как некая условно- расчётная, а как экономически значимая, критериальная, если можно так выразиться, величина. А ведь чистый доход и есть не что иное, как разница между ценой и себестоимостью. Где нет экономически значимой цены, там и дохода экономически обоснованного не будет.
Кстати, здесь хотелось бы предостеречь от расхожего предрассудка, будто на социалистическом рынке потребительских товаров никто никогда не руководствовался законом спроса и предложения, цены брались с потолка, и это, вроде бы, так и надо. Закон равновесия спроса и предложения на социалистическом товарном рынке действует неукоснительно, цены этого рынка носят объективный характер, и когда с этим считались, то имели полные прилавки при снижающихся ценах; а когда не считались, то и получался дисбаланс товарно-денежного оборота, отложенный спрос на сберкнижках, сверхнормативные запасы товарно-материальных ценностей на складах и прочие неприятности». (там же)
Из приведенного отрывка видно, что Т.Хабарова рассматривает цены на средства производства как «некие условно-расчётные», а потому - не «экономически значимые», хотя эти цены выражали затраты общественного труда на производство средств произаводства, те самые затраты, которые в условиях рыночных отношений проявляются в стоимости. В экономике сталинского СССР «с потолка» эти цены отнюдь не брались, хотя и обслуживали формальный «товарооборот» средств производства.
А цены на предметы потребления Т.Хабарова считает «экономически значимыми», а не «взятыми с потолка» потому, что они якобы складывались на рынке в результате действия «закона спроса и предложения». Эти цены она считает «объективными» (судя по контексту, в противоположность ценам на средства произаводства). Здесь Т.Хабарова делает несколько ошибок. Во-певых, в СССР, ни в сталинские, ни даже в послесталинские времена, цены на товары государственных предприятий не складывались на рынке под влиянием колебаний спроса и предложения. Во-вторых, понимать «объективность» цен как результат общего товарно-денежного баланса на рынке тоже нельзя, т.к. цену отдельных товаров этот баланс не определяет. В-третьих, с теоретической точки зрения, стоимость продукта формируется в процессе производства, а в процессе обмена она лишь проявляется в цене. Таким образом, Т.Хабарова и ее последователи смешивают сущность категории стоимости как количества человеческого труда, воплощенного в продукте, с формой ее проявления в условиях рынка как меновой стоимости.
3. В «Экономических проблемах социализма в СССР» И.В.Сталин объяснил, что закон стоимости, как и любой объективный закон, нельзя изменить или преобразовать. А у Хабаровой закон стоимости преобразованию («модификации») подвергается:
«В любом обществе, где труд в той или иной мере носит ещё несамоцельный, отчуждённый характер, там существует стоимость, и там разделением продукта труда на необходимый и прибавочный ведают стоимостные, или товарно-денежные, или они же рыночные отношения. И постольку всю эту структурную связку отношений по поводу аккумуляции и распределения чистого дохода можно называть ещё и так: это соответствующая данному способу производства конкретно-историческаяМОДИФИКАЦИЯ ЗАКОНА СТОИМОСТИ (или отношения стоимости).» (выделено автором - Karl)
(Т.Хабарова СТАЛИНСКАЯ МОДЕЛЬ – ЭКОНОМИКА ОБОБЩЕСТВЛЕНИЯ ПРИБАВОЧНОГО ПРОДУКТА Выступление на Рабочем университете при МГК КПС Москва, 23 марта 2002г. http://cccp-kpss.narod.ru/drugie/Smodele1.htm)
4. В «Экономических проблемах социализма в СССР» И.В.Сталин писал о том, что сокращение сферы действия закона стоимости при социализме сопровождается потерей этим законом функции регулятора производства, которая переходит к закону планомерного развития народного хозяйства. А согласно Т.Хабаровой социалистическая экономика регулируется именно «двухмасштабной системой цен», этой «модифицией закона стоимости», в то время как планирование является неспецифическим для сталинской модели элементом:
«Рынок, на котором регулятором служит двухмасштабная система цен,- это принципиально иной рынок, чем тот, который регулируете законом средней нормы прибыли. Социалистическая экономика — это экономика тоже своего рода рыночная, но закон стоимости функционирует здесь в новой конкретно-исторической форме. Такая же картина и с планированием. Вряд ли сегодня отыщется на планете государство, которое никак не планировало бы своего экономического развития.» (Т.Хабарова СОВЕТСКАЯ ЭКОНОМИКА СТАЛИНСКОГО ПЕРИОДА - ВЫСШЕЕ ДОСТИЖЕНИЕ МИРОВОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ И ПРАКТИКИ XX ВЕКА Ч.1. Выступление на Конгрессе борцов за Советскую власть, посвящённом 120-летию со дня рождения И.В.Сталина Москва, 11 декабря 1999г. http://www.cccp-kpss.narod.ru/drugie/11-12-99.htm)
Думаю, уместно вспомнить слова Маркса о «нелепости экономистов, которые изображают производство в качестве вечной истины, изгоняя в то же время историю в область распределения.» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 12, с. 723).
***
Таким образом, у Т.Хабаровой и ее последователей СТАЛИНСКАЯ ЭКОНОМИКА ОКАЗЫВАЕТСЯ РЫНКОМ С ОСОБОЙ СИСТЕМОЙ ЦЕНООБРАЗОВАНИЯ И ВЗИМАНИЯ НАЛОГОВ. Они не учитывают ограниченности сферы товарно-денежных отношений в сталинской модели экономики, подчиненности этих отношений плановому началу, и потому принимают технические детали системы «консолидации и распределения чистого дохода» за суть всей модели.
http://anticomprador.ru/publ/stalinskaja_ehkonomika_v_zerkale_dvukhmasshtabnoj_sistemoj_cen/29-1-0-836
КОММЕНТАРИИ К СТАТЬЕ ДОРОНИНА А.И.
Про крестьянскую войну концовка плоха. Все хорошо, но про антоновское восстание - белогвардейское вранье. Автор пользуется хрущевско-троцкистской версией - крестьяне восстали против большевиков. Для этого все дело сводит к антоновщине на тамбовщине. На самом деле "крестьянское восстание" было по всей стране (практически в каждой губернии) и длилось ровно от начала посевной до ее конца (март-июнь). Организованный характер (по всей стране сразу одновременно) говорит о том, что у восстания был единый центр и замысел. Вялость восстания (практически только иммитация захвата власти) при его мощной организованности говорит только о том, что целью восстания было не свержение Советской власти и большевиков, не захват власти белогвардейцами, а срыв посевной кампании 1921 года. Это было сделано, это и было целью "крестьянского восстания" 1921 года. Цель была достигнута и на совести "жертв репрессий" голодомор 21-22 года. Организаторами этого голодомора и были интеллигенты-антисоветчики. Так что не противоречие большевиков с крестьянами обострилось в 21 году, а русская интеллигенция напоследок хлопнула дверью, прежде чем начать напрямую сотрудничать с гитлеровцами.
Крестьянская война начала ХХ века и ее значение для победы большевиков
Штамп об «Октябрьском перевороте»
Официальная пропаганда постсоветской России навязывает нам взгляд на революцию, которая началась в России в октябре 1917 года и полностью изменила форму жизнеустройства нашей страны, как на переворот, совершенный кучкой фанатиков-большевиков, в отрыве от широких масс народа. Именование Октябрьской революции «Октябрьским переворотом» стало почти что нормой для теле– и радиодикторов, журналистов, ученых и политиков, лояльных правящему режиму. Этот взгляд тем более широко и легко распространяется в массах, что он перекликается с существовавшим в СССР всеобщим культом Ленина, который советские люди впитывали еще с дошкольных учреждений. И вот человек, привыкший считать, что Ленин – это полубог, который один мог вершить историческими поворотами и судьбами целых народов и государств (а большинство нынешних критиков советского прошлого сформировались именно в те советские времена, а зачастую были даже частью пропагандистской машины), теперь, даже объявив себя антисоветчиком и антикоммунистом, продолжает верить в то же самое, только теперь Ленин превращается у него из доброго полубога в злого, ввергшего Отечество в пучину неисчислимых страданий.
Этим сторонникам «культа личности наоборот» в голову не приходит, что Ленин, каким бы гениальным политиком он ни был, все же оставался человеком, что он вовсе не производил революций, а лишь умел определить наступление революционной ситуации и умел, дождавшись, воспользоваться ею. Это – большее, что можно потребовать от политика. Способность воспользоваться или не воспользоваться объективно сложившейся ситуацией и отличает хорошего политика от плохого. А объективная ситуация – это равнодействующая социальных сил, численность которых намного превышают сотни или даже тысячи людей (напомним, что к февралю 1917-го численность партии большевиков насчитывала не более 10 000 человек, накануне октября 1917-го она выросла до 350 000 человек, что само по себе немало, но составляло ничтожное меньшинство от общего количества населения Российской империи, достигавшего около 200 миллионов человек).
Один из наиболее проницательных политических философов мира – Никколо Макиавелли вывел закономерность, которая получила название «макиавеллевский кентавр». Суть ее в следующем: для того чтобы взять и удержать власть, недостаточно одного насилия, нужно внутреннее согласие принимать эту власть со стороны большинства слоев населения. Это не обязательно должна быть сознательная и однозначная поддержка политической силы и ее целей. Политическую силу могут поддержать не до конца, воспринимая ее как «меньшее из зол». Поддержка эта также не обязательно должна быть активной, иногда достаточно просто не выступать против этой политической силы или выступать против ее противников. Но в любом случае власть не может достаточно долго удерживать кучка фанатиков, на какой бы жесточайший террор и на какую бы изощренную пропаганду она ни опиралась.
Недостаточность формулы «пролетарской революции»
Итак, если в 1917 году в России пали одно за другим и самодержавно-дворянское, и либерально-буржуазные правительства, значит, дело было не в «злом гении – Ленине», не в агитации большевиков, а в том, что эти правительства не устраивали широкие массы населения Российской империи. И если большевики, взяв власть в качестве руководителей Советского государства, сумели удержать ее, победить в Гражданской войне и интервентов, и сторонников всех остальных проектов, прежде всего «белого», буржуазно-либерального, то, значит, опять-таки их поддержало большинство населения России, российский народ. Конечно, это не значит, что большинство россиян воспринимали большевиков как идеальных правителей. Но в той ситуации, при наличии того набора политических сил, выбор народа остановился на большевиках. Абсурдны утверждения современных антисоветчиков о том, что большевики «обманули народ», повели его за собой ложными посулами, а затем, не выполнив своих обещаний, стали проводить иную, ненавистную народу программу.
Трехлетняя – с 1918 по 1921 г. – Гражданская война заставила все политические силы тогдашней России «раскрыть карты», «показать свое истинное лицо». Если в 1917 году кто-нибудь и мог обманываться относительно целей большевиков, то в 1919-м и тем более в 1920-м было ясно, что победа их будет равнозначна руководящей роли большевистской партии в управлении обществом, независимой от капиталистического Запада внешней политике России, уничтожению помещичьего землевладения, национализации земли и индустрии, ликвидации сословий, резкому ограничению прав церкви, ограниченной госавтономии нацменьшинств. Точно так же, как если в 1918 году можно было обманываться относительно целей «белых», которые претендовали на роль истинных патриотов и защитников всех классов и сословий России – от дворян до рабочих, то в 1920 году стало понятно, что приход к власти белых означал бы возвращение помещичьего землевладения и частного капитала, конституционную монархию или либеральную республику, отсутствие федеративного начала государства, заметное влияние на политику России стран Антанты – Англии, Франции, США.
Победа большевиков стала возможной не вследствие их исключительной жестокости, в какой можно обвинить все стороны, участвовавшие в Гражданской войне, и не вследствие их «лживой умелой пропаганды», в каковой также изощрялись и «белые», изображавшие собой российских патриотов за английские деньги, а благодаря компромиссу большевиков с подавляющим большинством населения России.
Большинство же составляли вовсе не пролетарии, которых еще в советские времена было принято рассматривать как единственную верную опору Советской власти и выступления которых принято было рассматривать как решающий фактор в расшатывании самодержавно-дворянского государства. Увы, это не соответствует исторической истине. Пролетариев в России было не так уж и много – всего только 15 миллионов на всю 200-миллионную страну. Их забастовочная активность в период 1900–1917 гг. хотя и была достаточно высокой, но вряд ли могла считаться «последним гвоздем в гроб царизма и капитализма». Да и после 1917 г. не все рабочие поддерживали большевиков и Советскую власть. Например, немало петроградских рабочих вышли на знаменитую демонстрацию в защиту Учредительного собрания, рабочие Ижевских заводов в 1918 г. под влиянием пропаганды меньшевиков перешли на сторону Колчака.
Наконец, пролетарии были сосредоточены в европейской части России, в немногих промышленных центрах, а также вдоль железных дорог. Конечно, большевики могли рассчитывать на поддержку части рабочего класса в этих центрах крупной промышленности, прежде всего в столицах – Москве и Петрограде. И действительно, из столичных рабочих формировались отряды Красной гвардии, которые сыграли свою роль в вооруженном восстании в Петрограде. Однако для того, чтобы обеспечить поддержку Советской власти по всей нашей огромной стране одних усилий рабочих было маловато. И тут мы подходим к сословию, которое является ключом к пониманию событий 1917–1921 гг.
Российская крестьянская цивилизация
Настоящее большинство населения империи составляли крестьяне. Их было более 85% всего населения, а если учитывать, что армейские низы также сплошь состояли из крестьян, то и более 90%. Очевидно, что без пассивного или активного согласия крестьянского сословия в России начала ХХ века не одно крупное политическое преобразование произойти бы не смогло.
Однако при анализе ситуации тех лет крестьянство, как правило, остается в тени. В лучшем случае его воспринимают как пассивную несамостоятельную массу, которая шла, хотя и не всегда уверенно, вслед за сознательными пролетариями и возглавившими их большевиками. В худшем случае, в антисоветском варианте описания событий крестьянство изображают как темную забитую массу, не понимавшую в силу отсталости и невежества «где его счастье». Такой взгляд на крестьянство связан прежде всего с его элементарным незнанием со стороны людей города.
Крестьянство в России начиная с XVIII века было особым миром, который жил по своим законам, отличающимся от правил жизни образованных, средних и высших слоев населения Российской империи. Реформы Петра Великого раскололи Россию на две неравные части. Первая – высшие и городские сословия – дворянство, духовенство, интеллигенция впитали в себя европейские ценности и постепенно стали себя ощущать частью Европы, вторая – крестьянство – осталась верна идеалам допетровской московской Руси. Пропасть между верхами и низами русского общества росла от века к веку и достигла критических размеров именно в начале ХХ века. Историк Г.В.Вернадский отмечал, что в России 1900–1917 гг.: «Массы крестьян в сельской местности жили в соответствии со стандартами XVII века и только начинали выходить из этой эпохи, в то время как горожане уже ощутили дух XX столетия». Иными словами, российские крестьяне сумели в ХХ веке сохранить живой осколок традиционного общества, давно уже разрушенного на Западе и замененного механистической бездушной и безбожной буржуазной цивилизацией.
Конечно, представителям европеизированных сословий России, которые сплошь были европоцентристами, крестьяне казались отсталыми, забитыми и невежественными, поэтому их зачастую и не принимали в расчет, смотрели на них как на ведомых, которых нужно осчастливить достижениями европейского просвещения, при этом мнения самих крестьян об этом знать не хотели. Вместе с тем сами крестьяне смотрели на себя совершено иначе: они видели в себе корень народа, они гордились своим трудолюбием, благодаря которому они смогли выжить, да еще и накормить город и господ в условиях сурового северного климата, не благоприятствующего сельскому хозяйству. Они видели в себе последних представителей Святой Руси, сохранивших свет истинной веры во мраке иноземного безбожия, в которое впали господа. Только сегодня историки начинают понимать, что в таком самовосприятии русских крестьян была большая доля истины, что действительно, как выразился В.Бердинских, это был «огромный материк русской народной культуры, лишь сейчас осознаваемый нами как огромная ценность».
Крестьянство российское было именно цивилизацией, то есть складом жизнеустройства, обладающим своими достоинствами, практической выгодой и духовной спецификой, не низшим по отношению к индустриальной буржуазной цивилизации, а другим, кое в чем и превышающим ее. Крестьяне были носителями высокой культуры, хотя эта культура и кардинально отличалась от европейской, которую европоцентристы, в том числе и русские (от либералов до западников-марксистов начала ХХ в.), только и согласны были считать единственно возможной культурой. Сама русская поземельная община – плод векового социального творчества нашего народа – была сложнейшим общественным механизмом взаимопомощи, позволяющим устроить цивилизованную жизнь в сложнейших условиях. Россия – северная страна, в которой сельскохозяйственный сезон продолжается на несколько месяцев меньше, чем в странах Европы и США. Большая часть территории России находится в зоне рискованного земледелия, немалая часть вообще непригодна для земледелия. Климат в России резко континентальный, зимой морозы на большей части территории достигают минус 30°С. Засухи и неурожаи вплоть до второй половины ХХ века приводили к периодическому массовому голоду. Крестьяне в рамках общины создавали «хлебные запасные магазины», то есть склады, в которых на случай голода хранили общий хлеб. Обобществленное зерно выдавалось не только голодающим, из этого фонда его могли выдать обедневшему крестьянину для посева.
Крестьянская община также строила дома для новых членов общины, следила за порядком в селе, за пожарной безопасностью, совместными усилиями строила колодцы, мосты, рыла пруды, заготавливала сено для скота. Община учила крестьянина трезвому поведению, умению ладить с людьми, быть хозяйственным, беречь добро – и свое, и общее.
Духовная культура русского крестьянства нам почти неизвестна, лишь по таким самородкам из среды крестьян, как Кольцов, Клюев и Есенин мы можем судить о ее богатстве. А ведь они – лишь вершина айсберга, сами они питались духовными стихами и сказаниями, песнями безымянных крестьянских сочинителей. Кстати, знакомство с мемуарной литературой развеивает миф о повальной неграмотности крестьянства: в каждой деревне, а особенно в старообрядческих, было по несколько грамотеев, только вот читали они и переписывали не западных романистов, а Священное Писание, труды древних богословов, стихи и рассуждения русских крестьян-богоискателей, которых на Руси всегда было великое множество… А крестьянское деревянное зодчество, прежде всего крестьянская изба, которая, как разъяснял Есенин в «Ключах Марии», была не просто жилищем, а космосом в миниатюре, символизировала собой весь мир – разве это не высокая культура?
Незнание и непонимание европеизированными высшими классами императорской России культуры и жизни большинства русского народа – крестьянства привело к тому, что из поля вниманий исследователей русской революции, не говоря уже о публицистах и широких кругах политизированной общественности, выпало и массовое движение крестьянства против помещичьего землевладения и за передачу земли общинам, которое в начале ХХ века охватило всю Россию. Вместе с тем оно и стало истинной причиной крушения самодержавия и режима либералов-февралистов и установления Советской власти. Без него большевики, как они и сами признавались, вряд ли бы добились победы.
Первая фаза крестьянской революции начала ХХ века: 1902–1903 гг.
Крупнейший современный исследователь русского крестьянства В.Данилов говорит о настоящей крестьянской войне, начавшейся еще в 1902 году и продолжавшейся до 1922 года. Данилов так и называет ее «крестьянская революция 1902–1921 гг.». Другие исследователи, например, Н.Е.Рогожникова говорят о крестьянской «патриархально-общинной революции», подчеркивая, что двигателем этой революции была крестьянская община, которая долгое время считалась опорой самодержавия, но оказалось, что она легко может превратиться в инструмент революции.
Крестьянские бунты в России были не редкостью. Реформа 1861 года по отмене крепостного права сопровождалась крестьянскими волнениями, да и потом, в 1870–1880-х, года не проходило, чтоб то тут, то там не вспыхнул крестьянский бунт. Но в 1902 году крестьянские выступления изменяют свой характер, что и позволяет говорить о них как о первой фазе крестьянской революции или крестьянской войны начала ХХ века.
Во-первых, они становятся массовыми. В 1902 году волна крестьянских выступлений прокатилась по Киевской, Черниговской, Орловской, Курской, Саратовской, Пензенской, Рязанской губерниям России. В одной Харьковской губернии за март–апрель 1902 года крестьяне разрушили 105 помещичьих усадеб (В.П.Данилов. Крестьянская революция в России: 1902–1922). Во-вторых, крестьянские выступления приобретают организованный характер. Это не озверевшие от голода мужики, набрасывающиеся на помещичью усадьбу и просто грабящие ее. Крестьяне сначала собирали сход общины, на нем решали: сколько хлеба нужно реквизировать у помещика, чтоб прекратился голод в деревне. Организованно, под руководством выборных старшин, взяв подводы и свои семьи – жен и детей, крестьяне отправлялись к помещику и предъявляли ему требования общины. Если помещик соглашался, то они изымали из его амбаров требуемое количество зерна и уходили. Если он оскорблял их и грозил расправой, тем более оказывал вооруженное сопротивление, его вместе с семьей убивали, а поместье сжигали. Помещичьи земли в этом случае сразу распахивались и распределялись между общинниками во избежание конфискации. В-третьих, крестьяне проявляли упорство при сопротивлении властям, не соглашались, что они совершают преступление, считая свои действия справедливыми, шли безоружными на ружья и пулеметы солдат.
В.Данилов говорит, что в 1902 году на сцену российской истории выступил новый тип крестьянина – крестьянин-революционер, которому суждено было сыграть огромную роль во всех последующих российских революциях, вплоть до Октябрьской. Чем же объясняется этот коренной перелом в жизни крестьянства? Вряд ли дело в том, что в 1901 году был недород, приведший к голоду в 1902-м, как утверждает Данилов. В России регулярно был недород и голод, но ничего подобного не происходило со времен крестьянской войны под руководством Е.Пугачёва. Представляется, что гораздо реалистичнее объяснение С.Г.Кара-Мурзы, которое состоит в том, что в начале ХХ века изменились сами помещики. Если в XIX веке помещик вел патриархальное хозяйство и собирал с крестьян оборок лишь для своих нужд, то теперь помещики стали переводить хозяйство на капиталистические рельсы и заниматься торговлей хлебом с целью получения прибыли. То же самое можно сказать и про самодержавно-дворянское государство, которое активно включилось в капиталистическую торговлю.
Понятно, что тягло, легшее на крестьянство, значительно возросло. Дело в том, что крестьяне даже после освобождения от крепостной зависимости оставались зависимыми от помещика экономически, они либо продолжали платить ему оброк за пользование его землей, либо отрабатывали по старинке, барщиной. Помещик сохранял над такими крестьянами военно-полицейскую власть. Хотя они и назывались временнообязанными, они фактически были на правах крепостных, только теперь оброк и барщина значительно увеличивались. Все это к началу ХХ века привело крестьянство на грань пауперизации и голодной смерти. С.Г.Кара-Мурза отмечает, что ни помещики, ни государство не прекратили изымать у крестьян хлеб в виде оброка, казенных выплат и просто скупки по невыгодной крестьянам цене для продажи за границу, даже в голодные годы, в частности в 1901 году. Это и взорвало и так непростые отношения между помещиками и крестьянами.
По сути, крестьянская община выступила против государственного и помещичьего капитализма, присосавшегося к ней и пьющего ее соки. К этому можно лишь добавить, что крестьяне, конечно, не осмысляли это в исключительно экономических категориях. Речь шла о культурном разрыве. Культуролог-евразиец Н.С.Трубецкой писал: «В России эпохи европеизации никто не чувствовал себя совсем в своем доме: одни жили как бы под иноземным игом, другие – как бы в завоеванной ими стране или колонии». Эти слова прежде всего можно отнести к ситуации 1902 года в центральных и южных губерниях России.
ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://artyushenkooleg.livejournal.com/630790.html
Вторая фаза крестьянской революции начала ХХ века: 1905–1907 гг.
После небольшого перерыва подавленная революция вспыхнула с новой силой в 1905 году. Все повторилось: недород 1904 года привел к голоду в 1905-м. Правительство помощи крестьянам почти не оказало; на фоне голода в деревнях помещики и государство экспортировали хлеб за границу – и началась крестьянская война. Так же, как и в 1902–1903 гг. крестьяне в организованном порядке реквизировали хлеб у помещиков и обобществляли их земли, также государство отвечало на эти действия террором, только размах того и другого резко возрос. Как пишет В.Данилов: «Осенью 1905 г. крестьянское движение охватывало свыше половины Европейской России, практически все регионы помещичьего землевладения. Всего за 1905 г. было зарегистрировано 3228 крестьянских выступлений, за 1906 г. – 2600, за 1907 г. – 1337. Современники говорили о начавшейся в России крестьянской войне против помещиков… В то же время правительство не просто бросает против крестьян карателей; солдаты расстреливают крестьян из пулеметов и артиллерийских орудий, выжигают целые села. Правительственные войска ведут себя в охваченных восстанием районах России как на оккупированной территории. Причем делалось это не самовольно и спонтанно, в пылу борьбы, а методично, согласно заранее полученным приказам (так, министр внутренних дел П.Дурново приказывал киевскому генерал-губернатору сжигать жилища крестьян в случае неповиновения). Помещикам и этого казалось мало, они требовали введения военно-полевых судов. Жестокость порождала жестокость, крестьяне сжигали поместья и убивали помещиков в гораздо больших масштабах, чем раньше; по словам В.Данилова, «за 1905–1907 гг. в европейской Россия было уничтожено от 3 до 4 тыс. дворянских усадеб – от 7 до 10 % их общего количества». Крестьяне на основе общинного самоуправления создавали даже свои «республики», неподконтрольные царскому правительству, пример тому – Марковская республика в Волоколамском уезде Московской губернии, просуществовавшая с 31 октября 1905 г. по 16 июля 1906 г.
Но имелись и качественные отличия событий 1905–1907 гг. от событий 1902–1903 годов. Крестьяне стали осознавать себя как всероссийское движение и выдвигать общие лозунги. Главным было упразднение помещичьего землевладения и вообще частной собственности на землю и передача помещичьей земли крестьянским общинам на безвозмездной основе. При этом крестьяне исходили из своего давнего убеждения, что «земля – Божья» и не может быть предметом купли и продажи, и что распоряжаться ею должны те, кто ее обрабатывают. Крестьяне считали несправедливым отработки и оброчный выкуп за землю, который общины платили помещикам по реформе Александра II (и должны были бы платить вплоть до 1930 г.), как и считали несправедливым само право помещиков, пользуясь покровительством государства, владеть землей, которую они не обрабатывают сами. Причем крестьяне не отказывались выделять помещику и его семье в случае раздела земель обычный трудовой надел, равный другим, если помещик согласится остаться на земле.
Важно заметить также, что крестьяне выступали против наемного труда на селе, и таким образом против раскола единого сословия крестьян-общинников на сельскую буржуазию и сельский пролетариат. То есть крестьяне протестовали не только против капитализма дворянско-самодержавного государства, занимающегося крупной спекуляцией хлебом на международном рынке, но и против развития капиталистических отношений в своей собственной среде.
Как видим, политические требования крестьян были бесконечно далеки от буржуазных требований, как бы ни стремились марксисты начала века в полемике с народниками причислить российское крестьянство к буржуазии, только лишь мелкой, и объявить их революционность мелкобуржуазной. Крестьяне выступили с программой «архаического, аграрного коммунизма», которая была программой традиционалистской критики капитализма, то есть критики его с позиций добуржуазного патриархального, традиционного общества. Российское крестьянство в 1902–1903 гг., и затем в 1905–1907 гг. пыталось осуществить то, что на языке современной политологии называется «консервативной революцией».
Крестьянская война шла одновременно с рабочей революцией в городах. Выступления рабочих начались в Петербурге 9 января 1905 года. Выступления крестьян начались в феврале 1906 года. По своим требованиям они не были связаны с революцией рабочих, которой руководили политические партии, несшие европейскую идеологию, прежде всего социал-демократического толка. Но они были увязаны с ними по своему корню: большинство рабочих в России были выходцами из крестьян, а иногда и прямо были крестьянами, которые устраивались на фабрику в качестве сезонных рабочих, имея в деревне семью и землю.
Именно тогда, наблюдая за двумя волнами революции – рабочей и крестьянской, Ленин, который отличался особенно острой политической интуицией, понял, что без союза с крестьянством рабочий класс в России не сможет победить, и провозгласил этот союз. Причем Ленин не питал сомнений по поводу того, какая сила будет наиболее мощной в количественном отношении. В 1907 году Ленин писал: «Крестьянская аграрная революция»… должна, чтобы победить, стать центральной властью во всем государстве, как таковая, как крестьянская революция».
Но в революцию 1905–1907 гг. союз рабочих и крестьян не сложился, по сути, плодами крестьянской войны и городской рабочей революции, напугавшей правительство, воспользовалась либеральная буржуазия, получившая элементы парламентаризма и политических свобод. Более того, увидев в крестьянской общине революционную силу, правительство постаралось разрушить ее.
Цели и результаты столыпинской аграрной реформы
Сегодня любят представлять аграрную реформу Столыпина, начатую в 1906 году и продолжавшуюся до 1911 года, как направленную на укрепление и обогащение крестьянства. Между тем современники сознавали, что это далеко не так и что реформа эта проводилась, скорее, в интересах помещиков. Это совпадало с истиной. Крестьянство в том виде, в каком оно застало реформу, то есть как сословие общинников, должно было, по мысли Столыпина, исчезнуть. Большинству его предстояло пролетаризироваться, то есть превратиться либо в сельских батраков, либо в городских рабочих. Опорой самодержавного капиталистического режима должен был стать узкий слой сельских фермеров, в которых превратились бы вышедшие из общины богатые, «крепкие» крестьяне, а также землевладельцы-помещики. Причем, понятно, помещики находились при этом в привилегированном положении. В отличие от тех же «столыпинских переселенцев» или даже просто кулаков, отъезжающих на хутор, которым предстояло еще освоиться на новом месте и зачастую выплатить немалый кредит банку, помещик уже был владельцем большого налаженного хозяйства, которое досталось ему совершенно бесплатно. Не случайно такие классовые объединения помещиков, как Совет объединенного дворянства, активно поддержали аграрную часть реформы Столыпина. Очевидно, реформа была направлена на укрепление самодержавно-дворянского режима, и на уничтожение базы революции в деревне – общины. Даже идеал преобразований – разрозненные хуторские хозяйства на селе – учитывал это; батракам с разрозненных хуторов даже в случае общего недовольства труднее было бы организоваться для бунта, чем общинникам.
Также не случайно, что крестьяне восприняли реформу как посягательство на самое свое бытие как сословия. Общину, которая выступала как спасительница от голода, бездомности, бедности, правительство безжалостно ломало. Кроме того, даже после раздела общинных земель крестьяне получали мизерные наделы, несравнимые с помещичьми; желающие же расширить их или обосноваться на новом месте, попадали в кабалу к банкам, что приводило к последствиям, ужасающим все крестьянство. С 1908 по 1914 год за неуплату кредита около 11 тысяч крестьянских хозяйств было продано с молотка, крестьяне стали бездомными. Пушкин гордился тем, что русский крестьянин отличается от западного обязательным наличием собственного жилья. Теперь и тут Россия стала догонять «передовой Запад». В течение 1906–1911 гг. из Сибири возвратилось более полумиллиона человек, которые так и не сумели там создать собственные хозяйства.
Отсюда – широкий протест крестьян против реформы. Приватизацию общинных земель приходилось проводить под дулами карателей, причем не обходилось без жертв. Противников реформы арестовывали и судили. Но даже несмотря на правительственный прессинг и террор, крестьяне не согласились на разрушение общины. Можно твердо заявить, что реформа в сердце России – ее европейской части – провалилась. По официальным данным, лишь 10% крестьянских семей согласилось выйти из общины (С.Г.Кара-Мурза. Указ. соч., с. 68). Результат скорее был обратным: крестьяне, возмущенные самой сутью и жестокими военно-полицейскими методами столыпинской приватизации, наоборот, укрепляли общины, загоняли в них обратно единоличников, всяечески их запугивая и вредя им. Историк Наталья Рогожникова пишет: «Крестьянское движение в борьбе за землю было направлено не только против помещиков. Ненависть и раздражение вызывали хуторяне и отрубники. Крестьяне-общинники боролись за слияние земельных участков отрубников и хуторян с надельными землями. Применялись такие формы борьбы, как передача земли обществу, раздел участковых земель, их запашка, потравы, недопущение скота на общие пастбища, насилие, поджог домов. Выдвигались требования возвращения в общину…Это привело к возрождению общины как мирской организации крестьянства…» Перед атакой правительства на общину произошло внутреннее объединение общины. Если и можно было раньше говорить об относительном расслоении общины на кулаков и батраков, то теперь крестьяне осознали себя единой силой.
Потерпев поражение в революции 1905–1907 гг., российские крестьяне сумели выдержать атаку самодержавно-дворянского государства, направленную на разрушение общины. Крестьяне подошли к 1917 году обогащенными опытом организованной борьбы против помещиков, чиновников и правительственных карателей, укрепившими общину как институт жизнеустройства и одновременно революционной борьбы, выработавшими общенациональные лозунги и требования. Но самым главным политическим результатом революции и последовавших за ней столыпинской аграрной реформы и реакции стало разрушение патерналистско-монархических иллюзий крестьян. До 1906 г. крестьяне еще могли верить, что в их тяжелой жизни виноваты «злые помещики и генералы», о притеснениях со стороны которых «добрый царь» не знает. После 1906 г. крестьяне осознали, что само монархическое государство сознательно и целенаправленно стремится разрушить основу их жизни – общину. Различные исследователи – от В.Данилова до С.Г.Кара-Мурзы единогласно утверждают, что после 1907 года русская деревня разочаровывается в идеале самодержавия. Нужен был только толчок в виде кризиса, чтоб крестьянская война вошла в заключительную фазу. И этот толчок произошел в начале 1917 года в виде бедствий, обрушившихся на деревню в результате долговременной войны и разрушения самодержавного государства.
Третья фаза крестьянской революции начала ХХ века: 1917–1922 гг.
С падением царской власти, которое было осуществлено буржуазией в городах, крестьяне все громче начинают заявлять о своем праве на землю. В крестьянских наказах, собранных партией эсеров и легших затем в основу Декрета о земле, окончательно формулируется программа крестьянской революции – национализация помещичьих и церковных земель, запрет на частную собственность на землю, запрет на наемный труд, распределение земли между крестьянскими общинами по числу едоков, крестьянское общинное самоуправление. Временное правительство не торопилось выполнять эти требования, боясь затронуть интересы помещиков, тесно связанные и с интересами отечественной буржуазии и зарубежного капитала (значительное число помещичьих земель было заложено в банках, которые в большинстве своем принадлежали иностранцам), и интересы такого крупного землевладельца, как церковь, которая решительно поддержала Временное правительство.
Тогда крестьяне решили добыть землю сами. Как только закончился сбор урожая, в большинстве областей Черноземья вспыхивают крестьянские восстания, в ходе которых крестьяне жгут имения помещиков, распределяя между собой землю, инвентарь и имущество помещиков и убивая их самих и членов их семей при малейшей попытке сопротивления. По словам В.Данилова
«с 1 сентября по 20 октября было зарегистрировано свыше 5 тыс. выступлений». Более того, задолго до вооруженного восстания в Петрограде местные крестьянские Советы берут власть в свои руки, так, 3 сентября 1917 года власть на территории Тамбовской губернии переходит к крестьянскому Совету, а «11 сентября Совет опубликовал «Распоряжение №3», которым все помещичьи хозяйства передавались в распоряжение местных Советов, вместе с землей на учет бралось (фактически конфисковывалось) все хозяйственное имущество».
Итак, в России с начала осени 1917 года разгорается крестьянская война, не уступавшая по размаху выступлениям 1905 года. Худосочные власти Февральской революции не могли этому препятствовать. Задолго до прихода к власти Ленина реальной властью в деревне стали общинные сходы, которые лишь стали Советами. Фактически это признал и сам Ленин, когда он после Октябрьского восстания в Петрограде предлагал в своих «Ответах на запросы крестьян», напечатанных в Известиях ВЦИК 8 ноября 1917 год: «…Советы крестьянских депутатов, в первую голову уездные, затем губернские являются отныне и впредь до Учредительного собрания полномочными органами государственной власти на местах». Эти слова Ленина свидетельствуют, что большевики в 1917 году, если говорить не о городах, а о деревне, то есть о большей части территории России, не столько взяли власть, сколько признали власть крестьянской революции.
Эта революция развивалась по своим законам, она не управлялась городскими партиями и организациями и не зависела от их съездов и резолюций. Даже партии, которые претендовали на то, чтобы говорить от имени крестьянства – прежде всего эсеры, – не руководили этой революцией. События в Петрограде могли развиваться как угодно, это уже ничего бы не меняло. Кто бы ни пришел к власти в городе, восставшие крестьяне в деревнях все равно бы осуществили передел помещичьих земель, только с большими потерями и жертвами. Об этом пишет В. Данилов: «Требования крестьянских наказов стали осуществляться до принятия 26 октября 1917 г. ленинского Декрета о земле, включавшего в себя соответствующий раздел сводного наказа. И без этого декрета к весне
1918 г. они были бы реализованы крестьянской революцией по всей России, но с более ожесточенной и разрушительной борьбой в самой деревне. Декрет о земле и принятый на его основе в феврале 1918 г. закон «О социализации земли» снимали накал стихийной борьбы и вносили определенный порядок в практику конфискации и распределения помещичьих, а вслед за тем и перераспределения всех сельскохозяйственных земель, включая крестьянские».
То же самое можно сказать и о Декрете о мире. Армейские низы, в большинстве своем состоявшие из крестьян, не понимали смысла империалистической войны, в отличие от офицерства, состоявшего из представителей высших слоев, которые, напротив, воевали не по принуждению, а из идеологических соображений (заметим, что они составят костяк Белого движения, которое и возникнет под лозунгом завершить войну с немцами и сохранить верность союзническим обещаниям). После падения самодержавия и знаменитого приказа Петросовета, который уничтожил подчинение солдат офицерам, армия стала разлагаться, солдаты из крестьян стали бежать с фронта домой. Когда же осенью началась крестьянская война, дезертирство солдат приобрело массовый характер. И дело здесь не столько в пропаганде большевиков, которые могли дать только лишние идеологические оправдания дезертирству, а в непонимании целей войны, ненависти к офицерам, которые были за продолжение войны, и в горячем желании влиться в крестьянскую революцию на своей малой родине. Декрет о мире просто превратил это уже ставшее необратимым массовое дезертирство в демобилизацию, сделав его организованным, предотвратив сопутствующие преступления, например, расправы с офицерами.
Большевики были единственной партией в 1917 году, которая не побоялась признать крестьянские требования о социализации земли, хотя это и не вполне совпадало с их программой, которая видела будущее не за общинным хозяйством, а за своеобразными загородными госфабриками сельхозпродукции. Даже эсеры, которые сами собирали наказы крестьян и подготавливали их в виде проекта декрета, побоялись пойти на это и тем самым навсегда лишили себя возможности взять власть. Большую роль тут сыграл политический гений Ленина. Ленин понял, что крестьянская революция – это великая сила, которая может перевернуть и уже переворачивает всю Россию. По сравнению с ней рабочая революция, победившая в Петрограде 25 октября и приведшая к победе Советов в других городах Европейской России, была лишь эпизодом. Если бы не поддержка крестьян, ее бы легко подавили, как подавили рабочую революцию 1905–1907 гг. В своей речи на Чрезвычайном съезде Советов крестьянских депутатов в ноябре 1917 года Ленин говорил об этом с предельной откровенностью: «Если крестьянство поддержит рабочих, то только в этом случае можно разрешить задачи революции». И Л.Троцкий – фигура неприятная, но не лишенная проницательности, принимавший непосредственное участие в октябрьских событиях, впоследствии в 1930-е годы вспоминал: «Русский пролетариат поднялся к власти на могучей волне крестьянского восстания».
Возглавить крестьянскую революцию и на ее волне разгромить либерально-буржуазное сопротивление, остатки худосочной февральской государственности, а затем осуществить свои социалистические преобразования – вот политтехнологический секрет Ленина, который сделал возможным победу большевиков в стране, где капитализм развивался динамично, но совсем еще недолго, и где пролетариат составлял меньшинство населения. Вопреки догмам западного марксизма, вопреки сопротивлению демократического крыла собственной партии Ленин пошел на это – и выиграл. Он признал требования крестьянской революции в виде декрета о земле и Декрета о мире, он признал органы власти крестьянской революции на местах, он даже пошел на тактическое сотрудничество с левыми эсерами, которые пользовались некоторым влиянием среди крестьян и пытались говорить от их имени и это себя оправдало.
Правда, вскоре оказалось, что у большевиков и у пошедших за ними поначалу крестьян были разные цели. Большевики стремились к строительству в России госсоциализма западного типа и вхождения России в федерацию коммунистических пролетарских стран после мировой революции. Показательно описание идеала социалистического государства в статье В.И.Ленина «Очередные задачи советской власти». Там Ленин предлагает все население России разделить на производственно-потребительские коммуны по территориальному признаку. Каждый член коммуны, работая по 8 часов, получает деньги со счета в народном банке и может купить на них что-либо со склада коммуны. Торговля разрешается только коммунами и запрещена для частных лиц. Коммуны возглавляются Советами, которые регулируют не только производство, но и потребление. Предприятиями управляют выборные диктаторы, которые выбираются для решения какой-либо конкретной задачи. За нарушения трудовой дисциплины карает созданная Советами народная милиция. Трудовая повинность является общей.
Такие же коммуны организуются и на селе (большевики их любили называть «государственные фабрики хлеба и молока»). Советы и составляют государство – диктатуру пролетариата, подавляющую буржуазию и строящую коммунизм. Некоторые идеи этого проекта были воплощены в период военного коммунизма, хотя отождествлять ленинский идеал госсоциализма с военным коммунизмом все же нельзя; военный коммунизм, например, упразднял товарно-денежный оборот и строился на насильственном изъятии хлеба у крестьян в обмен на товары из города, тогда как ленинский госсоциализм предполагал существование народного банка и торговли, пусть только между кооперативами. Очевидно, военный коммунизм был не только осуществлением большевистской программы, но во многом носил вынужденный характер, так, продразверстка объяснялась полным упадком финансовой системы в стране.
Идеал же крестьянства был иной. Он, как уже говорилось, не получил систематического идеологического выражения, поскольку у крестьян не было аутентичных идеологов, но в определенной степени он отражен в Декрете о земле, составленном на основе крестьянских наказов, а также в идеологических лозунгах анархо-коммунистов и левых эсеров, которые пытались стать политическими лидерами «общинной революции», и, наконец, в лозунгах крестьянских восстаний. Крестьяне стремились к тому, чтобы им предоставили жить свободной земледельческой общиной. Они понимали Республику Советов как безгосударственное самоуправление, конфедерацию сельских и городских общин, каждая из которых живет своей замкнутой жизнью и сама решает все свои дела. Отношения с городами они желали строить на основе свободной торговли. Крестьяне выступали против официальной церкви, но за особое крестьянское полуязыческое православие.
Этот конфликт интересов вылился в столкновения рабочих продотрядов и вообще большевиков и крестьян. Уже в 1918 году крестьянские массы ведут вооруженную борьбу с продотрядовцами из городов. Однако даже это жестокое столкновение было столкновением двух различных, но равно антибуржуазных советских сил. Когда началась Гражданская война, крестьянство так и не встало на сторону белых. И это несмотря на то, что среди белых были правые эсеры, продолжавшие объявлять себя крестьянской партией, и белые пытались выдавать себя за радетелей за крестьянское дело, обещали свободу «русским хлеборобам», любили порассуждать о зверствах продотрядов. Так, экономическая программа Врангеля пестрела лозунгами: «поднять, поставить на ноги трудовое, но крепкое земле крестьянство, сорганизовать, сплотить и привлечь его к охране порядка и государственности», «Кому земля, тому и распоряжение земским делом»; «Народу земля и воля в устроении государства».
Крестьянство отталкивало в белых все – от их мундиров до стиля газет, потому что, как верно заметил историк А.Шубин, все это свидетельствовало о принадлежности белых к той самой ненавистной дворянски-буржуазной, проевропейской элите, против которой крестьянство начало войну в 1902 году. Кроме того, слова белых резко расходились с делами: и Деникин, и Врангель на занятых ими территориях стали восстанавливать помещичье и церковное землевладение, мотивируя это тем, что захваты помещичьих земель и легитимировавшие их большевистские декреты были незаконными, и что вопрос о земле должен быть отложен до созыва Учредительного собрания. При этом крестьян вряд ли могла запутать эта юридическая казуистика, им было ясно, что в случае победы белых резко поправевшее Учредительное собрание примет земельный закон явно не в их пользу. Как пишет тот же А.Шубин: «перед лицом наступления Деникина (как перед этим Колчака) крестьяне повалили в повстанческие отряды на белой территории и даже в Красную армию … возвращение части захваченных крестьянством земель в руки прежних владельцев ... быстро вызвало в тылу у белых массовую крестьянскую войну» (А.Шубин. 10 мифов советской страны. М., 2006, с. 117–118). Крестьянское сопротивление белым сыграло немалую роль в их разгроме, здесь можно отметить борьбу крестьянской повстанческой армии Махно с деникинцами и врагелевцами на Украине и в Крыму.
Затем, когда белая угроза исчезла, крестьянство и партия большевиков, опирающаяся на часть городского пролетариата, опять вступили в жестокую схватку. Почти по всей России прокатились крестьянские восстания, направленные в области политической против власти Компартии и диктатуры пролетариата, а в области экономической – против продразверстки. Восстания охватили Поволжье, Сибирь, Украину. Наиболее известным стало Тамбовское восстание под руководством Антонова, для подавления которого понадобились регулярные части Красной армии. В советской историографии эти восстания фигурировали как «кулацкие мятежи», тем более что восставшие требовали свободной торговли с городом, но современные историки утверждают, что такая характеристика некритически воспроизводит пропагандистские штампы того времени: «Несостоятельность такого подхода оказалась очевидной: в крестьянские восстания, охватившие волости, уезды, губернии, были вовлечены десятки и сотни тысяч крестьян». Как в крестьянских восстаниях 1902–1903, 1905–1907 и 1917 гг. социальную базу восставших составляли среднеобеспеченные крестьяне, «середняки», а политическим институтом восстания была крестьянская община, превратившаяся в вооруженное ополчение. Что же касается того, что они выступали за свободу торговли, то имелась в виду торговля с городом – силой, которая для них выступала как чуждая и враждебная, отношения внутри общины строились на основе взаимопомощи и «экономики дара». И потом лозунг свободы торговли – не обязательно буржуазный лозунг, торговля существовала ведь тысячелетия до возникновения капитализма.
Показательно, что обе стороны конфликта – и большевики, и восставшие крестьяне утверждали, что они борются за истинную Советскую власть и истинные идеалы Октябрьской революции, только лишь искаженные их противником. Среди восставших крестьян немало было тех, кто еще вчера воевали с белыми, встречались даже командиры Красной армии. Так, в 1921 году в Царицынской губернии было восстание, которое возглавил бывший начдив Первой конной армии И.Колесов. В своем воззвании он писал: «Граждане России, вот уже более трех лет льётся братская кровь за свободу трудящегося народа. Мы, красноармейцы, честно выполнили свой долг, изведя всех бывших угнетателей народа: генералов, капиталистов и помещиков. Теперь все мы остались тружениками, опять на нас навалились ещё большие угнетатели народа … опять так же нам, труженикам, нет свободы и права народа. А потому я всех призываю удержать за собою право и цель, намеченные перед революцией… С нами Бог и Народ... Да здравствует свободная печать, слово, народное право и свободная торговля. Да здравствует власть трудящихся!»
Было бы неверным называть эти восстания контрреволюционными, как это делалось в те времена в угоду пропагандистским штампам и в пылу полемики, а затем повторялось в многочисленных учебниках истории. Перед нами столкновение двух ветвей, пересекшихся в Октябрьской революции – крестьянско-общинной и большевистско-рабочей. Причем цели и тех, и других не были лишены радикалистского утопизма – точно так же, как невозможно было совершить прыжок от России крестьянской к промышленному госсоциализму и к коммунизму с безденежным обменом продукцией, что попытались сделать большевики, невозможно было и обойтись без сильного и централизованного государства в стране, разоренной войной и окруженной врагами, о чем мечтали крестьяне-общинники.
В кровавой борьбе родился компромисс, который примирил обе стороны. Большевики при помощи регулярной армии подавили крестьянские восстания и подчинили крестьянство власти большевистского государства, но при этом пошли на уступки и в рамках новой экономической политики отменили продразверстку и установили требуемую крестьянами свободу торговли. В этом также сыграла большую роль тактическая гибкость В.И.Ленина. В 1922 году новая Советская Конституция узаконила требования крестьянской революции – о национализации всей земли и передаче ее в вечное пользование крестьянским общинам, и на этом данная революция, начавшаяся 20 лет назад, закончилась. Тяжелейший период в истории России завершился уже теперь устойчивым союзом между крестьянами-общинниками, добившимися осуществления своей вековой мечты – всероссийского «черного передела», и партией большевиков, добившейся власти на всей территории России и начавшей социалистические преобразования и модернизацию.
Выводы
Таким образом, Октябрьская революция 1917–1922 гг. была фокусом, в котором скрестились две революции – большевистская, марксистско-социалистическая и крестьянская, патриархально-общинная, единые в своем неприятии капитализма. Их итогом стала не только разруха, про которую теперь только и говорят антисоветчики и антикоммунисты, но и общее социальное оздоровление России. Были разрешены социальные противоречия, которые изнутри разъедали старую Россию и которые и вызвали революцию. Была ликвидирована старая дворянско-буржуазная прозападная элита, которая к ХХ веку настолько выродилась, что уже не могла отвечать вызовам времени и вызывала у народа лишь презрение и ненависть. Стала формироваться новая элита, которую составляли выходцы из наиболее пассионарных низших слоев общества. Открылся путь для исторических свершений, которые суждено было осуществить советской цивилизации – своеобразному диалектическому синтезу модернистского проекта большевиков и общинного проекта крестьянства, как это прекрасно показал С.Г.Кара-Мурза. Но для этого должны были произойти коллективизация и индустриализация, принесшие крестьянский общинный дух в города, сталинские чистки в партии, покончившие с космополитическими ориентациями на мировую революцию и приведшие к власти прагматичных и патриотичных строителей новой социалистической Великой России. Октябрьская революция, таким образом, создала почву для преодоления Россией цивилизационного кризиса начала века и для иного небуржуазного пути модернизации.
Рустем Вахитов, кандидат философских наук
Уфа.
Буддизм — Если случилась жопа — в действительности это не жопа
Индуизм — Эта жопа случалась и раньше
Мормоны — Эта жопа еще случится
Ислам — Если жопа случилась — значит, на то была воля Аллаха
Католицизм — Жопа случилась потому что вы были плохими
Кальвинизм — Жопа случилась от того, что мы недостаточно усердно трудились
Пpавославие — Жопа случилась?
Стоицизм — Эта жопа мне только на пользу
Кришнаиты — Жопа случилась. Рама-рама
Иудаизм — И почему эта жопа случается только с нами?
Экзистенциализм — Что такое жопа, в сущности?
Гедонизм — Hет ничего лучше хорошо случившейся жопы
Растафарианизм — Давайте забьем косяк из этой жопы!
Субъективный солипсизм — Жопа — это я!
Объективный солипсизм — Жопа — это ты!
Пессимизм — Жопа перманентна! Она была, есть и будет
Гештальт-подход — А какое мне дело до этой жопы
Фpейдизм — Жопа случилась в pаннем детстве
Ницше — Случившаяся жопа сделала меня только сильней
Юнг — То, что жопа случилась, является пpоявлением аpхетипа Великой Матеpи
Беpн — Эта жопа случилась еще с моей бабушкой
Карнеги — Случилась жопа? Улыбнись ей)
Сатанизм — Случилась жопа? Вините Бога, он лицемерен и безжалостен!
Капитализм — На этой жопе можно заработать
Блог Олега Матвейчева
Революция 1968 года и лунная афера: "Вся власть воображению!"
( Collapse )>Поддерживаю сказанное, думаю, что можно говорить о некоей революции 68-го года. Фактически повсеместно в мире был заложен новый порядок - постиндустриализм, постмодерн, информационное общество, общество потребления, США-евреи.
Интересно привести перечень наиболее популярных лозунгов 1968 года:
«Долой социалистический реализм! Да здравствуйте сюрреализм!»
(Лицей Кондорсе. Париж)
«Я марксист типа Граучо Маркса»*
(Нантер)
«Поэзия – на улице»
(Улица Ротру)
«Ограничения наслаждений влекут к наслаждению жить без ограничений»
(Нантер)
« Cache - toi , objet »**
(Сорбонна)
«Чем больше я занимаюсь любовью, тем больше у меня желания заниматься революцией, чем больше я занимаюсь революцией, тем больше у меня желания заниматься любовью»
(Сорбонна)
«Сновидения – реальны»
«Преувеличивая, начинаешь изобретать»
(Филфак Парижского университета)
«Реальность – это мои желания»
(Нантер)
«Расстегивай мозги столько же раз, сколько ширинку»
(Театр «Одеон», Париж)
«Секс – это хорошо, сказал Мао, но не беспрерывно ведь»
(Филфак Парижского университета)
«Наша левизна – доисторическая»
(Факультет исторических наук, Париж)
«Орфография – та же китайская грамота»
(Сорбонна)
«В его безумстве есть порядок («Гамлет»)»
(Нантер)
«Будьте реалистами – требуйте невозможного»
(Филфак Парижского университета)
«Революция невероятна, потому что она настоящая»
(Филфак Парижского университета)
«Алкоголь убивает, принимайте L.S.D.»
(Нантер)
«Преувеличение – вот оружие»
(Филфак Парижского университета)
«Бог – это скандал, дающий ренту (Бодлер)»
(Лицей Кондорсе, Париж)
«Хватит штурмовать лифт, штурмуйте власть»
(Авеню Шуази, 107, Париж)
«Ввожу положение перманентной радости»
(Факультет Политических Наук, Париж)
«Воображение берет власть в свои извилины»
(там же)
«Будьте краткими и жестокими, как людоеды»
(Нантер)
Запрещено запрещать!»
(Сорбонна)
«Надо последовательно исследовать случайность»
(Филфак Парижского университета)
«Разум трудится больше сердца, но заходит не так далеко (китайская поговорка)»
(Сорбонна)
«Право на жизнь не вымаливают, а берут»
(Нантер)
«Во сне работается лучше, создавайте комитеты сна»
(Сорбонна) Париж-Сеньон (27), июнь 1968-го
________________________________________
А вот о содержании основного лозунга "Вся власть воображению!"
Ты можешь сделать все, что Тебе удастся ярко вообразить, каким бы сложным и даже невозможным оно ни казалось для других людей. Поэтому если воображение говорит Тебе, что нечто невозможно, оно действительно невозможно, как бы долго Ты ни старался этого достичь. Теперь смотри. Предположим, что на расстоянии десяти футов друг от друга стоят два дома высотой по тридцать пять футов. Между их крышами перекинута доска шириной два фута.
Если случится так, что Тебе придется пройти по этой доске, воображение сразу начнет рисовать тебе всевозможные трагические случайности. Оно подскажет Тебе, что внезапно может налететь порыв ветра или же что на ней, откуда ни возьмись, окажется сук, за который Ты залепишься и упадешь. У Тебя — напомнит воображение — может закружиться голова. Однако, что бы оно Тебе ни говорило, оно внушает Тебе невозможность перехода по доске на крышу другого дома. Оно уверяет Тебя, что Ты обязательно упадешь и разобьешься.
____________________________________
Так вот. Эта достаточно целостная система отказа от строгого мышления, отказа от традиционных ценностей среднего класса, психопрактики с использованием наркотиков и галюциногена ЛСД, как расширяющих человеческое сознание. Это пропаганда сексуальной свободы и отказа от подчинения любым нормам и ограничениям. В культуре - сюрреализм и господство форм над содержанием (рок).
Эта в первую очередь субкультура хиппи, начавшая свое шествие в самом начале 1960-х и исчезнувшая в середине 1970-х. К 1965 году она уже получила широкое распространение в США и Западной Европе. Но она сама оказалась поготовленной сравнительно ограниченным кругом так называемого Ситуанистского Интернационала, спокойно работавшего с 1957 года. СИ стал и творцом основных идей постмодернизма, и творцом основных методов атаки на общественные устои, которые как по нотам сработали в 1968 году: расписанные лозунгами стены, перевернутые смыслы и символы.
Практически к моменту реализации американской лунной эпопеи в Западной Европе и США были парализованы все основные инструменты социальной критичности. Общество было в шоке.
Вот характеристика ситуации в США:
В общем, события 1968 года окончательно раскололи Америку.
По одну сторону баррикад оказалось «черное море», а также белые молодые люди с обостренным чувством справедливости, прежде всего студенты. Только с октября 1968-го по май 1969-го более 200 университетских кампусов оказались охвачены волнениями, а в 1970-м — уже 75—80% учащихся поддерживали левых радикалов.
1968-69 года это еще и период активных насильственных действий со стороны радикального крыла негритянского населения - "черных пантер", - которое послужило толчком к массовому бегству белого населения в пригороды.
Лунная эпопея идеально вписалась в сюрреалистическую картину общественной жизни Америки и Европы - с бессмысленными текстами рок-песен, с протестными лозунгами по любым поводам, со студенческими волнениями, горящими зданиями и автомобилями, с террором и погромами, телевизионными судебными и политическими скандалами
Но что самое интересное, конец лунной эпопеи совпал со стремительным схождением в ничто одного из самых мощных антикультурных движений - хиппи. В начале 1970-х они просто исчезли, распались на мелкие религиозно-философские группы - и ушли из общества в качестве фактора социального шока.
Лунная эпопея сама при этом выступила не столько как эпохальное событие, сколько элементом событийного ряда, состоявшего из противоречивых, громких, насыщенных эмоциями, максимализмом... и полной бессмысленностью - событий. Событий, в которых смешалось все то, что вчера еще не подлежало смешению: антикапиталистическое с антисоциалистическим, истина с наркотическим бредом, культура с антикультурой.
Кульминация политических событий при этом синхронна началу активной фазы лунной эпопеи, а сами политические и социальные события, как выходит, тщательно теоретически готовились из глубины 1957 года. Организованно потушены. И организованно же оказались переведены в следующую фазу - экологическую, начавшуюся уже в ходе лунной эпопеи. Также тщательно проработанную - в качестве экономического и политического инструмента.
Источник
Краткое резюме
С.Покровский
В связи с синхронностью и явной взаимной связью "лунной аферы" и постмодернисткой революцией 1968 года можно высказать следующее предположение.
"Лунная эпопея" - одна из ключевых построек "Королевства кривых зеркал", возникшего в результате постмодернисткой революции.
Т.е. она имеет гораздо более важные смыслы, чем просто вопрос о первенстве в лунной гонке. Лунная афера завершила собой переход от общества рациональности и устойчивых смыслов - к обществу размытых смыслов, невозможности отличения добра от зла и истины от лжи.
Собственно вся полемика вокруг лунной аферы со стороны защиты сводится к тому, чтобы неопределенная ситуация с лунными полетами так и оставалась неопределенной.
Лунной афере требуется постоянное внимание к себе, постоянная загадочность - и постоянная неспособность любых атакующих этого кумира сил сказать что-то до конца определенное, неоспоримо опровергнуть или наоборот подтвердить факт лунных полетов.
Что собственно и является центральным в постмодернизме. Ни один смысл не должен приобретать устойчивость - только ускользать.
И тогда тот, кто обрел монополию(или техническую возможность) на толкование смысла как ему вздумается, тот и сохраняет господство над обществом.
И здесь мы выходим на центральную проблему "Манипуляции сознанием" да и истории, благодаря написанию которой пишущий управляет будущим, - т.е. того, против чего направлено острие Новой хронологии.
Противник один и тот же. Тот, кто через запутывание мозгов, управляет общественными процессами.
Источник
Очень хорошо вписывается в причины постмодернисткой революци описываемый С.Покровским Югославский фильм с характерным (двойным) названием "Маскарад" (1970 г.в.). На протяжении всего фильма встречаются вставки из лунной программы США.
Дина, жена крупного чиновника Гантара, не может справиться со своей страстью к студенту Луке, который даёт частные уроки её сыну. На торжестве в честь дня рождения мальчика Гантар добивается от жены признания в связи с молодым репетитором, а потом в порыве мести собирается подвергнуть её изнасилованию. Лука пытается воспрепятствовать этому. Вместе с тем сына пытается соблазнить молодой симпатичный человек. А всюду в доме царит буйство плоти, групповые оргии, нудистские танцы. Манерная, претенциозная и вместе с тем невыносимо клишированная, китчевая по выразительным средствам «аморальная история», повествующая о разложении одной высокопоставленной семьи, попала под пресс цензуры даже в свободомыслящей Югославии рубежа 1960-1970-х годов (полная версия вышла только через десять лет)
PS: что характерно, не нашел в интернете ни одной версии фильма, с титрами в конце. Все, что находил, это музыка без титров. Похоже концовку фильма цензура вырезала.
отсюда
Репост 5
1«МЕЧ-СТО-ГОЛОВ-С-ПЛЕЧ» | 2«САБЛЯ ОСТРЕЕ, ТАК И ДЕЛО СПОРЕЕ» | 3«ОШЕЛОМЛЯЮЩИЙ УДАР» | 4«СЕКИР БАШКА, МОТАЙ КИШКА» | 5«БЫЛА БЫ БУЛАВА, БУДЕТ И ГОЛОВА» | 6«РУКА БОЙЦОВ КОЛОТЬ УСТАЛА» | 7«ТУГОЙ ЛУК – ТО СЕРДЕЧНЫЙ ДРУГ» |
Сегодня в России отмечается День оружейника. От булавы до ракетно-зенитного комплекса — русское оружие всегда вызывало страх и трепет недругов. В честь праздника вспомним 7 видов оружия русского ратника.
Правда или сказка, но русские богатыри могли мечом разрубить напополам врага вместе с лошадью. Неудивительно, что за русскими мечами велась настоящая «охота». Однако в отличие от меча, добытого у врага в бою, изъятый клинок из кургана никогда не приносил удачи своему хозяину. Выковать же меч могли себе позволить только состоятельные воины. Самым известным, например, в IX веке считался кузнец Лютода. Мастер ковал высококлассные булатные уникальные мечи. Но преимущественно все же мечи делали заграничные мастера, и самыми популярными были каролингские мечи, клинок которых преимущественно представлял собой стальные лезвия, наваренные на металлическую основу. Ратники скромного достатка вооружались более дешевыми цельножелезными мечами. По лезвию оружия пускали долы, которые облегчали его вес и повышали прочность. Со временем мечи стали короче (до 86 см) и чуть легче (до килограмма), что не удивительно: попробуй-ка порубись минут 30 полуторакилограммовым метровым мечом. Правда, встречались особенно выносливые дружинники, которые орудовали двухкилограммовым мечом длиной 120 см. Оружие вкладывали в обитые кожей или бархатом ножны, которые декорировались золотыми или серебряными насечками. Каждый меч получал при «рождении» имя: Василиск, Горыня, Китоврас и др.
С IX-X века русские войны, преимущественно конные, начинают применять более легкую и «проворную» саблю, которая приходит к нашим предкам от кочевников. К XIII веку сабля «покоряет» не только юг и юго-восток Руси, но и ее северные пределы. Сабли знатных воинов украшались золотом, чернью, серебром. Первые сабли русских ратников достигали метровой длины, их кривизна доходила до 4,5 см. К XIII веку сабля вытягивается на 10-17 см, а кривизна порой доходит до 7 см. Эта кривизна позволяла наносить скользящий удар, от которого оставались более длинные и глубокие раны. Чаще сабли были цельностальными, их выковывали из заготовок науглероженного железа, после чего подвергали многократному закаливанию по очень сложной технологии. Иногда делали немонолитные клинки – сваривали две полосы или вваривали одну полосу в другую. К XVII веку в ходу были сабли как отечественного, так и импортного производства. Однако наши мастера равнялись на иностранцев, в первую очередь, на турок.
Кистень появился на Руси в X веке и прочно удерживал свои позиции вплоть до XVII века. Чаще оружие представляло собой короткий ременной кнут с закрепленным на конце шаром. Иногда шар «украшали» шипами. Австрийский дипломат Герберштейн вот как описывал кистень великого князя Василия III: «на спине за поясом князь имел особое оружие – палку чуть длиннее локтя, к которой прибит кожаный ремень, на его краю находится булава в виде какого-то обрубка, украшенного со всех сторон золотом». Кистень при своей массе в 250 грамм был отличным легким оружием, которое оказывалось очень кстати в самой гуще схватки. Ловкий и внезапный удар по шелому (шлему) противника, и дорога свободна. Отсюда и берет свои истоки глагол «ошеломить». В общем, умели наши воины внезапно «изумлять» врага.
На Руси секира использовалась в первую очередь пешими ратниками. На обухе секиры располагали прочный и длинный шип, часто загнутый вниз, при помощи которого воин легко стаскивал противника с лошади. Вообще, секиру можно считать одной из разновидностей топоров – очень распространенного рубящего оружия. Топорами владели все: и князья, и княжеские дружинники, и ополченцы, как пешие, так и конные. Разница заключалось только в том, что пешие воины отдавали предпочтение тяжелым топорам, а конные – топорикам. Еще одной разновидностью топора является бердыш, которыми вооружалась пехота. Это оружие представляло собой длинное лезвие, насаженное на длинное же топорище. Так, в XVI веке стрельцы бунтовали именно с таким оружием в руках.
Родительницей и булав, и палиц можно считать дубину – древнерусское оружие «массового поражения». Дубину предпочитали ополченцы и бунтующий люд. Например, в войске Пугачева были люди, вооруженные только дубинами, которыми они с легкостью крошили черепушки врагов. Лучшие дубины изготавливались не абы из какого дерева, а из дуба, на худой конец – из вяза или березы, при этом брали самое прочное место, где ствол переходил в корни. Для усиления разрушающей силы дубины ее «декорировали» гвоздями. Такая дубина уж не соскользнет! Булава же представляла собой следующую «эволюционную ступень» дубины, наконечник (навершие) которой делали из медных сплавов, а внутрь заливали свинец. Отличается палица от булавы геометрией наверший: грушевидное шипованное оружие в руках богатырей – это палица, а оружие с кубическим навершием, «украшенное» крупными треугольными шипами – это булава.
Копье – оружие универсальное, военно-охотничье. Копье представляло собой насаженный на прочное древко стальной (булатный) или железный наконечник. В длину копье достигало 3 метров. Иногда часть древка заковывалась в металл, чтобы враг не смог перерубить копье. Интересно, что наконечник мог достигать в длину полуметра, были случаи и применения целого «меча» на палке, при помощи которого не только кололи, но и рубили. Любили копья и всадники, но они использовали другой способ ведения боя, нежели средневековые рыцари. Следует заметить, что таранный удар появился на Руси только в XII веке, что было вызвано утяжелением доспехов. До этого момента всадники наносили удар сверху, предварительно сильно замахнувшись рукой. Для метания воины использовали сулицы – легкие копья длиной до полутора метров. Сулица по своему поражающему эффекту была чем-то средним между копьем и стрелой, выпущенной из лука.
Владение луком требовало особой виртуозности. Недаром стрелецкие дети изо дня в день тренировались, стреляя из лука по пням. Нередко лучники обматывали руку сыромятным ремнем, что позволяло избежать значительных травм – неловко выпущенная стрела забирала с собой внушительный кусок кожи с мясом. В среднем лучники стреляли на 100-150 метров, при великом старании стрела улетала в два раза дальше. В середине XIX века при раскопках кургана в Бронницком уезде нашли захоронение воина, в правом виске которого крепко засел железный наконечник стрелы. Ученые предположили, что ратник был убит лучником из засады. В летописях описывается поразительная скорость, с которой лучники выпускали стрелы. Существовала даже такая присказка «Стрелять, как прядь делать» — стрелы летели с такой частотой, что образовывали сплошную линию. Лук и стрелы были неотъемлемой частью иносказательности речи: «Как стрела с лука спрянула», значит, «быстро ушла», когда говорили «как из лука стрела», имели в виду «прямо». А вот «поющая стрела» — это не метафора, а реальность: на наконечниках стрел делали отверстия, которые в полете издавали определенные звуки.
Фаина Шатрова
КАРСЛОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ
Создательница знаменитого «Карлсона» в 30–40–х Астрид Линдгрен состояла в ультраправой национал–социалистической партии Швеции (Nationalsocialistiska Arbetarpartiet), аналоге немецкой НСДАП, а сам Карлсон прямо списан со второго человека Третьего Рейха, Германа Геринга, с которым она дружила все 30–40–е, а познакомилась еще в 1925 году, когда он, будучи лётчиком–героем Первой мировой, устраивал авиашоу в Швеции.
Но своему рождению Карлсон обязан создателю ЛСД, Альберту Хофманну. На знаменитом собрании 32-го года, когда его посетил известный химик, он в качестве эксперимента предложил Астрид Линдгрен принять очищенный сырец спорыньи, который способен раскрывать сознание.
Именно в наркотическо-галлюциногенном бреду и явился наш герой с моторчиком за спиной.
Между прочим, принцип работы пропеллера карлсона был предложен (формально) Теофрастом Бомбастом Фон Гогенгеймом (Парацельсом), а потом независимо расширен Исааком Ньютоном. Напоминание об этом принципе есть и в трудах Николая Коперника. К сожалению, свидетельств о реальном конструктивном воплощении предложенного этими великими учеными принципа в литературе нет. Есть несколько старинных сохранившихся гравюр 15–16 веков (без контекста)